Один из нас. Моя тетя Ася Синельникова

Один из нас….Здесь в Гамбурге состоялась моя встреча с очень  талантливым человеком, ее зовут Елена Косякина и живет она в Киле….Просто однажды, по приглашению журнала «Авторское Слово», Елена здесь, у нас в Гамбурге, читала  свои мемуары…и я была в тот вечер в числе ее слушателей…Елена бывшая москвичка, приехала жить в Германию с семьей в 90-е годы.
Слушая повествование ее жизни, которая  пришлась на эпоху  тоталитаризма, а затем перестроечных лет, вдруг начинаешь осознавать, что это не столько  отдельные факты личной жизни одной из нас, из  поколения, жизнь которого пришлась на такие трудные и несуразные времена. Это портрет целого поколения, в ее строчках нашла отражение жизнь нашей страны в довоенное и послевоенное время, или как сейчас говорят, до перестроечное и после перестроечное время…..
Елена очень скромный человек и не решилась принять участие в Вашем конкурсе и поэтому я приняла решение это сделать от ее имени и направляю Вам ее рассказ о Синельниковой Асе Ильиничне, это ее тетя, которая свои последние годы также прожила в Германии….
Елена не имеет возможности издать свои замечательные мемуары, так пусть кто-то прочтет ее на Вашем сайте……

Моя тетя Ася Синельникова
В детстве я любила читать. Эта фраза никак не определяет моего отношения к книгам, я испытывала к ним страсть. Испытываю и сегодня. И трачу на покупку книг гораздо больше, чем следовало бы в моем возрасте. Поэтому больше всего на свете боюсь потерять зрение.
Возвратившись домой из школы, первым делом я бросалась к очередной книжке, которую не успела дочитать вчера. Бабушка ворчала: «Лена, садись за стол и отложи книгу. Ты же не видишь, что кушаешь! Поэтому у тебя и нет аппетита». Я действительно ела плохо, была худой. Но в восьмом классе все изменилось. Я взяла с книжной полки Гоголя «Мертвые души». Книга привела меня в восторг. Мало того! Когда я прочитала, как Чичиков ел блины у Коробочки, или бараний бок с гречневой кашей у Собакевича, я ощутила сильнейший голод. С того дня бабушка уже не жаловалась на отсутствие у меня аппетита. Я начала быстро поправляться. «Книги таки принесли ей пользу! Спасибо Гоголю!» – говорила бабушка знакомым.

Я понимала, что писателем мне не стать. О чем мечтать, если Бог не дал таланта? Критиком быть не очень хотелось. Тем не менее в девятом классе я начала думать и о такой возможности. Папа подарил мне огромный том сочинений Белинского, который я тут же начала штудировать. Белинского я уважала, однако скучные статьи современных критиков о советской литературе наводили на меня тоску. Как вдруг однажды я открыла для себя Ираклия Андронникова и поняла: вот кто мой кумир. Надо попытаться стать литературоведом. Вот что должно стать моей профессией!

Домашние отнеслись к моему восторгу сдержанно. «Лена, ты не поступишь в университет – говорила мама, – хотя бы уже потому, что у тебя пятый пункт не тот. Можно попытаться в педагогический, но не знаю, не знаю, станешь ли литературоведом? Скорее учителем русского языка в школе». Я задумалась. Быть школьным учителем вообще-то не хотелось.
Мою будущую профессию и судьбу определила мамина сестра, моя тетя Ася. С того момента, как я помню себя, тетя Ася всегда жила со мной, рядом с мамой и бабушкой. Все мы жили вместе в одной комнате в Большом Каретном переулке. Жили без моего папы. Тетя Ася стала для меня и второй мамой и папой.

Она работала доцентом в Московском институте цветных металлов и золота имени Калинина. Таким образом я росла в среде ученых-металлургов. Я обожала тетю Асю, восхищалась ею. Но мне и в голову не приходило, что металлургия может стать моим будущим.

Один урок в девятом классе все изменил в моей жизни. На очередной урок истории вместе с учителем истории и нашей классной руководительницей Татьяной Юрьевной в класс вошла к моему глубокому изумлению, моя тетя Ася!

«Девочки! – сказала учительница, – вам пора подумать о будущем. Выбрать свою дорогу в жизни, овладеть профессией. Сегодня к вам пришла Ася Ильинична Синельникова – доцент металлургического института. Она познакомит вас с профессией инженера-металлурга». Я очень испугалась за тетю, как она будет выглядеть рядом с нашей учительницей.

Тетя Ася в строгом костюме английского покроя встала у доски и стала рассказывать. Она сразу овладела нашим вниманием. Говорила так убедительно о нужности металлургов в народном хозяйстве страны, о том, как интересно работать геологом по поиску руд цветных металлов, как непросто эти руды добыть горнякам, как много нужно знать химических и физических законов, чтобы эти руды обогатить, выплавить из руды металлы, как увлекательно получать различные сплавы с удивительными свойствами. Она сказала, что все, кто увлекается физикой, химией и математикой, могут попробовать поступить в ее институт. Мы и не заметили, как пролетел урок.

Тетя Ася попрощалась с нами и вышла из класса. За весь урок она ни разу не взглянула на меня. На перемене меня окружили одноклассницы. Они-то поняли, кем мне приходится Ася Ильинична, а кое-кто из подружек не раз бывал у меня дома и был знаком с тетей.
«Какя ты счастливая! – говорили девочки, – Перед тобой ясная дорога! И по физике и по химии у тебя пятерки. Ты станешь инженером-металлургом!»

Я была потрясена, находилась под впечатлением от услышанного и удивлялась тому, как же я раньше не сообразила, что меня может ждать такое интересное дело! А как же литература? Ну раз не быть писателем, то уж лучше металлургом, чем критиком, решила я.

После уроков ко мне подошл одна девочка из нашего класса, симпатичная полненькая Лена Розенберг (боюсь, что сегодня я могу что-то напутать с ее фамилией). Она мне сказала, что завидует мне, что ей не быть инженером-металлургом, и по химии и по физике у нее неважные отметки. «У меня, – сказала Лена, – одна дорога: в Большой театр. Ты знаешь, я умею неплохо шить. Мой дядя Марк Рейзен – слышала такого певца? (еще бы я не слышала!) – обещал меня устроить в пошивочный цех Большого театра, а инженером мне не быть. Нет!»

Сегодня я пенсионерка. 34 года я проработала инженером-металловедом. Сидела за световым микроскопом, работала на электронном микроскопе и электронографе, портила свое здоровье, разрабатывая новые способы травления шлифов. Я защитила диссертацию, металась по заводам, общалась за редким исключением с хамоватыми главными инженерами, конструкторами и металлургами, трепала себе нервы из-за процентовок. А Лена Розенберг работала в Большом театре. Но я не жалею, что выбрала свою такую непростую, не женскую в общем-то дорогу. Жизнь прошла так, как ей полагалось.

Сейчас на старости лет я взялась за перо. Хочу рассказать о моей тете Асе. Семь лет она прожила вместе со мной в Германии, в городе Киле. По-моему ей здесь было хорошо. Она умерла в 2002 году в возрасте 90 лет. Пусть земля ей будет пухом!

Ася Синельникова была вторым ребенком в семье. Она родилась 9 апреля 1912 года (по новому стилю) в городе Тамбове. Асино детство, как и жизнь всей семьи Синельниковых в Тамбове до 1924 года было счастливым. Ее отец, мой дедушка Илья Синельников имел в Тамбове свое дело. На Долевой (ныне Интернациональной) улице они снимали дом с тремя комнатами внизу и детской комнатой на антресолях. Во дворе стоял огромный сарай, разделенный на две части: первая – конюшня, где стояла лошадь, вторая – коровник на две коровы. Красная буренка считалась Асина. Девочка сама выгоняла корову в стадо утром и забирала ее вечером. За белой коровой с темными пятнами должна была ухаживать моя мама. Однако мама тяготилась этой обязанностью, и обычно маленькая Ася ухаживала за обеими коровами. Над коровником располагался сеновал. Сторожила хлев огромная собака-волкодав. Дети эту собаку не боялись. Она их любила, потому что они постоянно угощали ее чем-нибудь вкусненьким. Каждый год коровы приносили телят. Их держали в кухне с русской печкой.

Дедушка Илюша обожал трех своих дочек. Он мечтал дать им хорошее образование. У моей мамы был хороший музыкальный слух и она посещала «народную консерваторию». Ася таким слухом не обладала и поэтому музыке не училась. Зато всех трех сестер дома учили немецкому и французскому языкам. До поступления в школу Ася занималась дома. К ней ходила учительница Клавдия Ивановна. В Тамбове же Ася закончила четыре класса школы.

Незадолго до смерти тетя Ася рассказала мне и моим детям совершенно удивительную историю. В один из тревожных дней семнадцатого или восемнадцатого года в Тамбове проходила очередная перестрелка. Жители замерли в своих домах, как обычно в такие дни. А утром дети обнаружили своего любимого волкодава мертвым. Он висел задушенным на своей цепи с сеновала. При этом тетя Ася совершенно серьезно сказала нам о том, что пес не вынес революционной ситуации, во время стрельбы залез по лестнице на сеновал и… повесился! Мы все трое слушали тети Асин рассказ, открыв рты, а потом (пусть нам будет стыдно) долго до слез хохотали над очередной жертвой революции.

Мне представляется, что в детстве Ася и Сарра не были очень дружны. Тетя Ася часто вспоминала, как старшая сестра ее обижала. «Привез как-то папа нам с ней подарки из Астрахани, Сарре красивую деревянную ложку, а мне куклу. Сестра забрала оба подарка и ничего мне не отдала, я – в слезы. Пришлось папе купить мне другую куклу уже здесь в Тамбове». А моя мама рассказывала мне, что в детстве Ася была капризулей. «Сидим однажды, – говорит, – утром за самоваром, а Ася еще не проснулась толком, качается на стуле и приговаривает: где моя порция, где моя порция – канючила, канючила, да и прислонилась носом к самовару!» Мне кажется, Ася постоянно ждала подвоха от своей старшей сестрицы.

Скажу здесь, что судьба этих двух сестер сложилась таким образом, что им пришлось всю жизнь до смерти моей мамы в 1994 году прожить вместе в одной квартире, а до 1961 года даже в одной комнате.

Младшую сестренку Миру Ася очень любила и дружила с ней несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте. Сохранилась фотография всех трех девочек Синельниковых 1918 года. В 1924 году счастливое их детство закончилось. Отец заболел туберкулезом, и семья перебралась в Москву, где безуспешно пытались вылечить отца. Через два месяца он умер. У семьи не было ни крыши над головой, ни средств к существованию. Девочкам пришлось жить у родственников матери.

Двенадцатилетнюю Асю взяла к себе сестра матери Роза Эрлих, которая жила в Малом Власьевском переулке на Арбате. В те годы семья Эрлихов состояла из четырех человек: Роза, ее муж Давид, дочь Нина и сын Моисей. Тетя Ася с большой теплотой вспоминала эту семью и жизнь с ними в течение двух лет до 1925 года. К ней все относились, как к родной. Давид справил ей новую одежду.

Ее определили в четвертую школу ХОНО (отдел народного образования Хамовнического района) на улице Маркса и Энгельса, дом №7. В сентябре 1924 года она поступила в пятый класс, тогда классы назывались группами. В этой школе Ася проучилась до лета 1930 года. Сохранился интересный документ, выданный Асе администрацией школы №4 имени Л. Б. Каменева пятого августа 1930 года. Тогда еще школа носила это вскоре запретное имя.

Директором школы в 1924-25 годах была молодая Наталия Сац, общеизвестный позже деятель музыкальной культуры, директор и организатор первого в стране детского музыкального театра в Москве на проспекте Вернадского. При ней образование в школе было довольно своеобразным. Кроме общеобразовательных предметов большое внимание уделяли развитию эстетического вкуса учеников. Приходя в школу девочки должны были переодеваться в черные сатиновые туники и спортивную обувь, а мальчики – в черные сатиновые брюки и курточки. Интересно, что ученики обращались к педагогам как к тетям и дядя. Например, учитель физики – дядя Миша и так далее. Сама Наталия Сац преподавала ритмику (хождение под музыку). В школе кроме того занимались музыкой и балетом.

Преподавание было организовано по Дальтонплану. По всем предметам устанавливался месячный план. Одну неделю читались вводные лекции. За остальные три недели было необходимо выполнить определенные задания. У Аси сохранилась карта учета ее работы в шестой группе (классе) с сентября 1925 по март 1926 годов. В те годы дети в шестом классе изучали обществоведение, математику, физику, химию, русский язык, немецкий и французский языки, живопись, природоведение, экономическую и физическую географию. В конце двадцатых годов школу возглавляла Эсфирь Исааковна Эпштейн.

После семилетки в школе можно было заниматься на строительных курсах. Ася их и закончила в 1930 году. Сохранилась ее зачетная книжка за 1929-30 годы. Из этой зачетки видно, что на строительных курсах учащиеся занимались строительным искусством, геодезией, изучали технологию строительства, проводили технические расчеты и проходили летнюю практику на предприятиях. Труд учащихся отмечался двумя отметками: удовлетворительно и неудовлетворительно. У Аси были только удовлетворительные отметки.

Еще будучи школьницей седьмого класса в 1926 году, Ася встала на учет на биржу труда в Рахмановском переулке. Она хотела одновременно учиться и работать, чтобы помогать матери. К тому времени ей пришлось уйти от Эрлихов, так как женился их младший сын Мося, и она некоторое время жила то в семье своего дяди Дмитрия Михеля, то в семье тети, Зинаиды Цейтлин. В 1927 году наконец все сестры Синельниковы смогли жить вместе со своей матерью. Они получили тринадцатиметровую темную комнату без окон в коммунальной квартире в доме №4 по Большому Каретному переулку.

На бирже труда Асю направили в подростковую группу, которую набирал молодой инженер Николай Ольхов, сотрудник Гипроцветмета (государственного института по проектированию предприятий цветной металлургии). Этот институт решил создать для себя кадровую базу. Молодежь учили профессиям копировщиков, чертежников, деталировщиков. Продолжая учиться в четвертой группе школы ХОНО, Ася стала получать стипендию от Гипроцветмета, как и все из набранной группы, по 45 рублей в месяц. По тем временам это была хорошая помощь семье.
Пять дней в неделю Ася посещала школьные лекции, в течение следующих десяти дней сдавала все задания по Дальтонплану, остальное время училась в Гипроцветмете, сначала на копировщицу, а потом и на чертежницу.

Однажды в начале 1930 года в Гипроцветмет пришел студент-дипломник Московского института цветных металлов и золота Сергей Кузькин (после войны Сергей стал заместителем директора этого института). Он искал девушку-чертежницу, которая хотела бы немного подработать. Дело в том, что в том институте на пятом курсе обогатительного факультета училась дочь председателя «Союзкино» Бориса Захаровича Шумяцкого Нора. После тяжелой болезни у Норы отнялись ноги, она не могла некоторое время посещать институт, и хотела, чтобы ей помогли сделать чертежи к дипломному проекту. Ася взялась помочь Норе. Ее пригласили домой к Шумяцким.

Так Ася попала в печально знаменитый «дом на Набережной» около кинотеатра «Ударник». Вахтер проверил ее документы, позвонил в квартиру к Шумяцким и только после этого ее пропустил. Ася была поражена размером и обстановкой квартиры, она ведь с матерью и двумя сестрами жили в одной комнате и были счастливы, а тут огромная прекрасно обставленная квартира. Мама Норы Лия Самойловна пригласила Асю пообедать с ними. Потом все вместе смотрели телевизор. Думаю, что в 1930 году мало у кого в Москве, а может быть и ни у кого кроме Шумяцких, телевизора не было. Асе очень понравилась семья Шумяцких, и впоследствии они подружились с Норой, тем более что в 1931 году по комсомольской путевке она была направлена Гипроцветметом на учебу в тот самый институт цветных металлов и золота.

Вернемся к 1930 году. Летом этого года в Гипроцветмет приехал молодой американский инженер Кинг для оказания помощи в налаживании и пуске медеплавильного производства на Красноуральском металлургическом заводе. Ася среди других сотрудников института была прикомандирована к нему в качестве чертежницы и в течение трех летних месяцев работала в Красноуральске.

В декабре 1936 года Ася получила диплом инженера-металлурга и стала работать в этом же институте ассистентом на кафедре металлургии благородных металлов. Руководил кафедрой крупный ученый и интересный интеллигентный человек, член-корреспондент Академии наук Игорь Николаевич Плаксин.

К середине тридцатых годов отец Асиной подружки Норы Борис Захарович Шумяцкий стал начальником Главного управления кинопромышленности и заместителем председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме, то есть занимал очень высокий пост в правительстве Советского Союза. Его судьба впоследствии сложилась трагически. Как и многие жильцы их элитного дома, в 1938 году Борис Захарович был расстрелян как враг народа, а ведь он был членом партии с 1903 года, участник революции 1905 года, а его жену сослали в лагеря.
Во время войны пути Аси Синельниковой и Норы Шумяцкой разошлись.
Я в детстве никогда не слышала о дружбе своей тети с семьей Шумяцких. Но… в жизни случаются такие интересные совпадения. В 1954 году я закончила школу и подала документы в Московский институт цветных металлов и золота. Решила-таки пойти по стопам своей тети. Мне пришлось сдать шесть вступительных экзаменов. Конкурсы в те годы в технические вузы были огромными. На мою специальность «металловедение цветных металлов» оказалось шесть человек на место, проходной балл – 29. Таким образом только один предмет из шести можно было сдать на четверку, остальные только на пять. И вот я сдала первые пять предметов на отлично, остался один экзамен по математике. Как назло, накануне я заболела ангиной. Так с больным горлом и температурой пошла сдавать математику. В одной группе со мной сдавал экзамены один юноша. Мы как-то разговорились и стали здороваться при встречах на следующих экзаменах. Он подошел ко мне перед последним экзаменам и сказал, что сдает не очень хорошо и ему сегодня нужна только пятерка, но тригонометрию он знает неважно и боится. Я тоже опасалась задачки по тригонометрии. Пошли сдавать экзамен. Я на все три вопроса билета смогла ответить, подготовилась и тут вдруг этот паренек кидает мне записку с просьбой о помощи. Экзаменатор увидел это и тут же вызвал меня отвечать. Я получила свою пятерку и вышла.
В вестибюле меня ждала мама. Она конечно беспокоилась обо мне. Мама разговаривала с незнакомой мне женщиной, и я видела, что обе очень взволнованы. Я сказала маме, что получила очередную пятерку. Мама, конечно, обрадовалась, но ее волнение не проходило. Она познакомила меня с собеседницей. «Это давняя приятельница твоей тети, Нора Борисовна Шумяцкая. Ее сын тоже сдает сегодня математику». В это время к нам подошел мой новый знакомый. «Это мой сын Боря. Он назван в честь дедушки, как дела, Боря?» – спросила Шумяцкая. Оказалось, что он получил тройку. Все расстроились. Я особенно, ведь я не смогла ему помочь. Дома мне рассказали о судьбе дедушки моего нового знакомого. Я расстроилась еще больше. Многие последущие годы, когда я вспоминала об этой истории, я огорчалась.

Всю жизнь Ася была активным творческим человеком. Поэтому уже в 1939 году ее избирают депутатом Ленинского районного совета города Москвы, а вскоре и членом исполкома и поручают ей шефство над двумя детскими домами на станции Расторгуево под Москвой (дошкольный детский дом) и где-то вблизи Третьяковской галереи (детский дом для детишек школьного возраста). Когда она впервые посетила эти дома, то очень огорчилась, дети были неважно одеты. Они выглядели действительно сиротами. Это ведь были непростые годы для страны. Тогда Ася обратилась за помощью к руководству фабрик по пошиву одежды, которые находились на территории Ленинского района, и те откликнулись и пошили девочкам юбочки и блузки, а мальчикам костюмчики. Московская чулочная фабрика отправила детям чулки. Затем Ася отправилась на кондитерскую фабрику «Красный Октябрь» и привезла малышам к празднику массу шоколадных конфет. Дети были в восторге. Они до этого даже не видели шоколада. Смешно, но они называли такие конфеты «черненькими». И когда в очередной раз Ася приезжала к сиротам, те сразу кидались к ней и спрашивали: «а ты привезла нам сегодня черненькие конфеты?»

Некоторые дети очень привязались к ласковой молодой женщине и даже называли ее «мамой Асей». Особенно любил ее один маленький мальчик Саша. Однажды во время ее дежурства в исполкоме она нашла в туалете спящего полуторагодовалого малыша. Кто его подбросил, так и не узнали. Ася его покормила, напоила чаем и устроила в дошкольный детский дом. Когда она в очередной раз приезжала в детский дом, Саша первым кидался ей на шею с криком «мама Ася!». Ася тоже привязалась к малышу и уже подумывала его усыновить. Но этим ее задумкам не суждено было сбыться. В ее судьбу, как и в судьбы миллионов людей вмешалась война.

Еще в 1940 году Ася, как и многие молодые люди в СССР, занималась в кружке ОСОВИАХИМа. Ведь это было предвоенное время. Она любила спорт, хорошо играла в волейбол, имела значок «ворошиловского стрелка» и даже была награждена за высокие показатели в стрельбе из пистолета новеньким фотоаппаратом ФЭД (в 1953 году она подарила его племяннику Илюше, и у нас сохранилось много фотографий, сделанных Илюшей в пятидесятые годы). В июле 1940 года успешно сдала нормы «Готов к ПВХО», то есть готов к противовоздушной и химической обороне.

21 июня 1941 года Ася успешно защитила кандидатскую диссертацию. 22 июня она ждала к себе жениха из Ленинграда Сергея Надак. Молодые люди собирались пожениться и поехать отдыхать в Крым по путевкам, которые Сергей достал.

Утром 22 июня Ася пошла в баню и там узнала о начале войны. Вернувшись домой, она переоделась и побежала в исполком райсовета. Каждый депутат там получил пакет, в котором определялись его обязанности в военное время. Асе поручалась работа заведующей районным эвакуационным пунктом. В первую очередь ей пришлось эвакуировать из Москвы те детские дома, о которых она так заботилась в мирное время. В ее обязанности входила также эвакуация своего института Цветметзолота в город Алма-Ату. До октября 1941 года она фактически жила на эвакопункте, забегая домой в редкие свободные часы. Ее жених Сергей погиб в ополчении в первые же дни войны. В октябре 1941 года она выехала в Алма-Ату. Ее отпустили из райисполкома по просьбе дирекции Казахской горной академии. Она была нужна там для организации преподавательской работы в эвакуированном туда московском институте.
В начале января 1943 года она вернулась в Москву в качестве сопровождающего вагона с оборудованием из казахского горного института в Московский институт цветметзолота и была зачислена на кафедру теперь уже в должности доцента. В этой должности она проработала до пенсии, до 1971 года.

Когда мою тетю просили рассказать о себе, она говорила о сотне инженеров металлургов- благородников, которых она выучила, и которые работали по всему Советскому Союзу от Дальнего Востока до Кавказа, и от Казахстана до Якутии. Она могла рассказать о пятидесяти опубликованных ею научных работ, о своих изобретениях и авторских свидетельствах и о том, что имеет медали за доблестный труд во время Великой Отечественной войны, к тридцатилетию и сорокалетию Победы, к восьмисотлетию Москвы и орден Знак почета. Это обычные автобиографические данные человека-труженика с сорокатрехлетним стажем.

Какая же она была как человек, никто не знает так, как я, ее племянница, прожившая с ней всю жизнь. И я могу с уверенностью сказать, что моя тетя Ася – удивительный человек. Такого бессеребренника, как она, трудно поискать. Никогда не посмела она взять каких-либо подарков-подношений от студентов, аспирантов или кого либо другого из подчиненных ей людей. Во время войны она могла получить прекрасную пятикомнатную квартиру на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект), а она ютилась вместе с матерью и семьями двух своих сестер в одной комнате, но считала, что пока идет война, не время думать о квартире.

В шестидесятые годы в стране начали проводить всякого рода лотереи. На предприятиях и в организациях стали распространять лотерейные билеты стоимостью в тридцать или пятьдесят копеек. Не все верили в чудесные выигрыши и иногда распространителям было трудно уговорить народ купить эти билеты. А распространителям устанавливали нормы. Однажды и тетю Асю заставили распространять такие билеты, да еще и список купивших представить в профком. Кого-то ей удалось уговорить, несколько билетов она купила сама. Список оказался небольшим, и она купила билет и подарила его уборщице, попросив ее расписаться в ведомости. Прошло некотое время, и потрясенная уборщица выиграла по подаренному билету цигейковую шубу. Она тут же прибежала к Асе и стала ее уговаривать шубу продать, а деньги поделить, поскольку именно Ася платила за счастливый билет. Но моя тетя отказалась: «и билет ваш, и шуба ваша». Так она считала. Такой она была человек!

Тетя Ася всю жизнь бескорыстно старалась помочь людям, которым требовалась помощь. Я помню, что в 1960 году она очень болела, с трудом достала довольно дорогую путевку в академический санаторий в Болшево под Москвой.

Как-то раз мы с мужем поехали ее навестить. Что же мы увидели? Моя тетя Ася жила в комнате с одной очень больной женщиной. Той ночами бывало плохо, и моя тетя ухаживала за ней, не спя ночами, вместо того, чтобы попросить специальной медицинской помощи от персонала санатория.

Мне вообще очень запомнилась эта поездка. На территории санатория была большая крокетная площадка. Шла очередная игра. Вокруг стояли болельщики и просто любопытствующие. Подошли и мы. Какой-то пожилой мужчина оказался близко к игроку, собирающемуся ударить по своему шару, и наклонился над ним. Игрок размахнулся и тяжелым деревянным молотком ударил болельщика по голове. Тот крик, который издал несчастный любопытствующий, заставил меня похолодеть. Тут же прибежали санитары и унесли несчастного к врачу. Игра остановилась и нам объяснили, что пострадавший – член Союза писателей и лечится в этом санатории после тяжелого инсульта. Представляю, как ему был нужен этот сильнейший удар по голове!

Тетя Ася буквально выходила мою дочь Тамару в 1977 году после перенесенных ею трех тяжелейших операций коленного сустава. Дочь лежала в детском отделении ЦИТО. Ее лечащим врачом был молодой обаятельный хирург Сергей Павлович Миронов. Кстати, в конце девяностых годов он был врачом тогдашнего президента России Бориса Ельцина. Миронов разрешил тете Асе ухаживать за Тамарой в послеоперационный период. Но в этом случае она обязана была помогать и другим детям этого отделения. И вот, уже будучи пенсионеркой Ася Синельникова в течении двух недель бесплатно работала среди таких несчастных больных детей, кто-то без ног, кто-то без рук, приехавших на лечение в этот институт не только со всех концов СССР, но и из зарубежья.

Я знаю из рассказов тети, как однажды мать, приехавшая в Москву из глубинки, пыталась отблагодарить ее за то, что так ласково она обращалась с ее больным малышом, искупала его так, как будто это было дома, а не в больнице. Благодарная мать совала тете деньги, плакала. Конечно тетя Ася ничего у нее не взяла. Я помню, как целовала мою тетю одна гречанка. Дочь писала ей из больницы, что появилась тут одна бабушка, и так хорошо она общается с детьми, что все ее полюбили.

Мой рассказ о сестре моей мамы Асе Ильиничны Синельниковой подходит к концу. Может показаться, что после войны все уже было хорошо в ее жизни: приносящая удовлетворение работа, любящие сестры, племянники и внуки и никаких огорчений. Это не так. И огорчений, и настоящих неприятностей было немало. Погиб на войне любимый человек, а Ася оказалась однолюбом. Личная жизнь так и не сложилась. После войны в сороковые и пятидесятые годы и на работе было неспокойно (это еще мягко сказано). Арестовали нескольких преподавателей института. Думаю, в те годы страх испытывали многие сотрудники, особенно евреи. По поведению тети она страха не испытывала, но я видела,что моя бабушка, ее мать, не находила себе места, вечерами в пятницу молилась за дочерей и зятя. Никого не арестовали, и слава Богу! Но не раз Ася терпела обиды от сотрудников, то присвоят себе ее работу, то не заплатят за дополнительные нагрузки, да мало ли что она перетерпела за сорок пять лет трудовой деятельности? Но она никогда не говорила дома об этом.

Вот, пожалуй и все, если бы не одна удивительная встреча здесь в Германии, в Киле. Мы с Асей Ильиничной приехали в Киль в сентябре 1995 года. В начале 1996 года в помещении кильской ратуши представители городских властей встречались с эмигрантами. Я поехала на эту встречу. Ко мне за столик подсела незнакомая женщина моих лет. Мы разговорились. Представились друг другу. Женщина назвала себя Эвой. Она приехала в Германию из Риги. Я сказала, что москвичка. Эва этим заинтересовалась. В шестидесятые годы она жила и работала в Москве. С удивлением мы обе узнали, что в начале шестидесятых работали в Институте металлургии на одном этаже, но в разных лабораториях, и не знали друг друга. Эва спросила, какой я закончила институт. Цветмет, ответила я. Моя новая знакомая сказала, что и с этим институтом у нее много связано. Когда она еще училась в аспирантуре, одна женщина, доцент кафедры металлургии благородных металлов ей очень помогла, под свою ответственность дала ей для экспериментов кусочек руды с содержнием золота. После экспериментов Эва вернула ей металл. «Никогда не забуду эту женщину, Асю Ильиничну Синельникову!» Я была потрясена, какие только встречи не случаются в жизни! И я сказала Эве, что Ася Ильинична – моя тетя, что сегодня она живет в Киле и что ей 84 года. Теперь потрясение охватило мою собеседницу. На другой день она была у нас в гостях с букетом цветов.

Тетя Ася умерла осенью 2002 года в возрасте девяноста лет и похоронена на еврейском кладбище в центре Киля.

Текст: Елена Косякина

Verfasst von:
Maria Stroiakovskaya