Гамбург – столица китобойного промысла

Мы приступаем к новой теме – так сказать, производственной. Ее никак нельзя назвать сухой или скучной для ганзейского города. Ведь основные гамбургские «гешефты», связанные с морем, были рискованными и полными приключений.

В этом смысле показателен китобойный промысел Walfang, о котором мы и расскажем.

Когда заходит речь о ловле китов, в голове сначала всплывают мелькающие время от времени на экране телевизора картины борьбы бесстрашных активистов Greenpeace с современными китобоями. Вспоминаются еще давнишние кадры советской кинохроники: гарпунная пушка на носу корабля стреляет в кита – точное попадание – еще одна победа славных тружеников моря! Однако нам придется углубиться в более давние времена, о которых нам рассказывали Джек Лондон и Герман Мелвилл. Там – утлые лодчонки рядом с гигантами-китами, там – люди отчаянной смелости – рыбаки и разбойники. Примерно такой или еще более опасной была работа гамбургских охотников на китов.

Первыми европейскими китобоями были голландцы. В 1596 году их экспедиция под командованием Виллема Баренца пыталась найти северный путь в юго-восточную Азию. Пробиться через льды на восток не удалось, зато у берегов Шпицбергена голландцы наткнулись на огромные стада китов. Как Колумб вместо западного пути в Индию открыл Америку, так Баренц вместо северного пути в ту же Индию открыл китовый промысел, который по своей доходности оказался не хуже американских колоний.

Началом китобойного «гешефта» в нашем городе можно считать 1644 год, когда датский король Христиан IV предоставил голландцу, обосновавшемуся в Гамбурге, привилегию на китобойный промысел у берегов Гренландии. В 1658 году, в ходе англо-голландской морской войны, китобои Нидерландов перенесли свою базу в безопасный нейтральный Гамбург и стали выходить в море под его флагом.

Деловые гамбуржцы быстро поняли, что китобойный промысел – «золотая жила», и стали  учиться у голландцев всем премудростям этого нового для них дела. Правда, через 3 года голландцы увидели в учениках успешных конкурентов и запретили продавать им китобойные суда, снаряжение, а своим морякам – служить у ганзеатов.

Помогли делу гамбургские евреи-сефарды. Сами – выходцы из Голландии, они своими знаниями, инвестициями, организацией дела способствовали развитию китобойного промысла, который оставался важной отраслью экономики Гамбурга вплоть до французской оккупации и континентальной блокады 1806 года.

Гамбуржцы стали заниматься ловлей китов,  котиков, моржей, тюленей и белых медведей и сделали свой город главным центром этого промысла в Германии. Китобойный флот города вырос за 30 лет  (по разным данным) до 60–83 судов с общим экипажем 2000 человек, среди которых были, кроме «аборигенов», фризы с североморских островов. Приблизительно столько же горожан было занято переработкой «даров моря» и их продажей. В XVII–XVIII веках киты «кормили» до 15% гамбургского населения. Город также получал прямые доходы в виде налога на китобоев (Fischgeld), таможенных сборов, оплаты конвойных судов.

Китовый ус (Fischbein) был первым материалом (до появления пластмассы), из которого в таком множестве делали пуговицы и гребни, модные украшения, корсеты и веера. Однако наиболее доходным был китовый жир (Tran), который стал первым широко распространенным горючим для освещения улиц и других общественных мест. Качественный китовый жир шел на приготовление лекарств, похуже – в светильники («Tranfunzel») и для смазки замков. Из низкосортного жира делали мыло. Можно себе представить, какой был спрос на все эти вещи.

Получали китовый жир в специальных печах, где его вытапливали из китового сала. Горячий жир заливали в бочки. При остывании твердые частицы оседали вниз, а сверху оказывались наиболее качественные фракции. Производство было очень грязным. Страшная вонь распространялась от Hamburger Berg, где было скопление печей. Почва была загажена отходами производства. Горожане в окружающих кварталах сильно страдали. Но их мучения выглядели мелкими неудобствами по сравнению с настоящими испытаниями, выпадавшими на долю китобоев.

Китобойный «гешефт» был самым доходным в Гамбурге, но эта выгода была связана с огромным риском, как говорили – «groszen risigo». Еще в начале XVII века этим промыслом занялись голландские и английские моряки,  а также баски и русские поморы (которые, правда, в основном, добывали пушнину). За лучшие места лова борьба между ними шла нешуточная – конкурентов просто пускали ко дну.

Пришедшим позже новичкам – гамбуржцам – пробиться было совсем непросто. Однако, так или иначе, они добирались до мест охоты. Подойдя близко к киту, рыбаки спускали с корабля шлюпки (Schaluppen) – их на одном, обычно трехмачтовом корабле, могло быть 6-7 штук. С максимальной скоростью – чтобы кит не успел уйти – охотники подгребали к нему вплотную и вонзали свои гарпуны. Наступал решающий момент: разъяренный раненый кит мог утащить гарпунеров в глубину или перевернуть лодку, и тогда охотники оказывались в ледяной воде. В случае удачи кит ослабевал от потери крови. Его добивали, буксировали к кораблю, поднимали на борт мощными талями и разделывали.

Поначалу охотились на китов в прибрежных водах Шпицбергена. Рыбаки из разных стран конкурировали друг с другом. После настоящей голландско-английской «китовой войны» с участием военных кораблей побережье было разделено на зоны. Гамбург тоже имел свою – и сейчас на северо-западе Шпицбергена есть «Hamburger Bucht» – Гамбургская бухта. Здесь же на берегу устраивались базы для ремонта судов, а главное – для вытапливания китового жира. Эти поселения славились разгульной жизнью, зачастую дикими обычаями (о некоторых мы расскажем позже). Этакая мужская вольница, замешанная на роме и поте, крови и смраде китового жира. На охотников за китами находились свои «охотники», вернее, «охотницы». Сюда добирались дамы особого склада, которые искали себе мужей среди этих бесшабашных голов, но с карманами, полными денег.

Со временем в результате интенсивной ловли киты исчезли из прибрежной зоны. Кроме того, король Дании объявил полярные острова и зоны добычи своими владениями. Лицензии на промысел он выдавал иностранцам-конкурентам с трудом. Охота на китов переместилась в открытое море, а переработка – на материк. Летние рыбацкие поселки были заброшены, но остатки печей для вытапливания китового жира стоят там до сих пор. Их показывают участникам северных круизов и телезрителям в познавательных фильмах.

В июле или в августе китобои возвращались домой на своих судах, тяжело нагруженных бочками с салом, шкурами тюленей, котиков и медведей. Добыча бывала обильной. Средний кит давал 5 тонн жира, а большой – до 40 тонн. В удачные годы гамбуржцы ловили сотни китов. Например, в 1677 году добыли 500 китов.

Понятно, что такие богатства были большим соблазном для лихих людей – пиратов. Разбоем в Северном море промышляли многие, но в XVII веке особенно много было французов и арабов, приплывавших в устье Эльбы с берегов Северной Африки. В иные годы их жертвами становилось до трети гамбургских китобойных судов. Нападения пиратов заканчивались катастрофой для рыбаков, которые редко оставались живыми, и для их семей, лишавшихся своих кормильцев.

Поэтому Совет Гамбурга посылал для охраны китобоев (правда, за их счет) военное судно «Leopold Primus». В упомянутом 1677 году в устье Эльбы он заставил ретироваться 5 французских пиратских кораблей. А в 1693 году, когда конвой отсутствовал, пираты, опять же французы, взяли на абордаж 16 судов гамбуржцев. На многих кораблях команды состояли из семейных кланов: отца-капитана, взрослых сыновей, братьев, свояков. В случае гибели корабля на берегу оставались целые улицы домов без мужчин. Одни вдовы и сироты-дети. Не случайно, когда весной моряков провожали на полгода в китобойные экспедиции, в тоскливой тишине звучали слова: «Moord un Doodslag in Gröndland» («Смерть и убийство в Гренландии»).

Зато те, которые с добычей благополучно возвращались домой, становились состоятельными людьми. Один из таких счастливчиков смог устроить большую таверну на границе Гамбурга с Альтоной. Привезенную из Гренландии огромную лопаточную кость кита он отдал расписать художнику и сделал из нее вывеску над входом в свое заведение. Народная молва в начале XVIII века так и назвала улицу, на которой стояла таверна – Schulterblatt (лопатка).

О порядках на базах ганзейских рыбаков и купцов мы расскажем в следующем номере.

Текст: Юрий Одессер

Фото: wikipedia

Verfasst von:
Maria Stroiakovskaya