Лето в Гамбурге. Догнать черепаху?!

25. Jul, 2017 0 Comments

Субботний вечер. Завершил все дела, обработал фотографии последней сессии. Один снимок действительно хорош – ура, жизнь удалась! Что ж теперь делать? – позвонить другу, брату, сестре, почирикать, пригласить в кафешку? Может, запостить фотку в «Фэйсбук»?

Я натягиваю кроссовки и бегу. Уже перевалило за восемь, и солнечный закат выгодно подает город. На берегу Альстера дымы, огни, людские голоса, густой запах жареного мяса и узнаваемые силуэты телевизионнной башни, Ратуши, соборов святого Петра и Михеля – они выстроились, как оловянные солдатики, готовые расплавиться под солнцем.

Бегунов на Альстере всегда хоть попой ешь, а сегодня пустовато, только я и еще несколько «отщепенцев». Бегу, вглядываюсь в их лица, от какого древа они отщепились, не психи ли? Могли бы пиво пить и в травке у воды, как дети, кувыркаться. Навстречу попались два хера «Абентрота» и пять фройляйн «Зоненбад ун Тат». А ничего, вроде, посмотри, нормальные лица, бегут в хорошем темпе, правильно нога поставлена – с пяточки на носочек.

Что самое противное для бегуна? Размышляли ли вы когда-нибудь над этим? Пространство! – во всем его волнующем многобразии. Вот эта дорожка, ее поворот, огибающий берег, одинокие мощные платаны с пятнами экземы на стволах и прочая, и прочая. Пространство дробится на сотню незначительных деталей, выпячивает из себя пункт А и пункт Б, и отнимает всю радость бега.

Еще древние греки обратили внимание на эту сложность. К примеру, апория Зенона Элейского – догонит ли Ахиллес черепаху? Для этого Ахиллесу нужно преодолеть половину расстояния до черепахи, а потом – половину половины, т.е. четверть расстояния, потом восьмую часть и так дальше, до бесконечности, потому как всегда останется зазор, хоть и бесконечно малый между бегущим Ахиллесом и черепахой. Так что, если бы я серьезно решил бежать к мосту Krugkoppel, а я бегу именно в ту сторону, то никогда туда не добежал бы и, соответственно, назад я тоже не вернулся бы. Как-то не по спортивному выходит, мрачно.

Поэтому я делаю по-хитрому – бегу не в пространстве, а во времени. А время целиком наше, хоть и с небольшой оговоркой. Я наблюдаю окружающее, нахожусь с ним в энергетическом балансе и в буквальном смысле «вспарываю ему живот», чтобы оказаться в теплом парящем кишками животе жизни. На ходу я собираю на берегу гусиные перья, они мне нужны для следующей фотосьемки. Перья – то тут, то там, нашел одно большое рулевое перо, из той части гусиного крыла, которое рулит.
Бегу радостный, выставил вперед руку с серебристо-серым клином. А на моем внутреннем экране скачет югослав Гойко Митич из детства на серой лошади в яблоках, и закатывается солнце над прерией. А вся Германия где-то за горами, как дембельская мечта. Нагибаюсь еще над одним пером, оно благородное, стрелой, но одна половиннка обожжена огнем. Это юноши из любознательности все палят, экспериментируют с запахами, перья ведь не только хорошо горят, но и отменно смердят.

Warum sammelst du Federn? – спрашивает меня, на минутку оторвавшись от гриля, сильно поддатый бурш. – Bringt dir das Glück? Ха, это он меня спрашивает, собираю ли я перья на счастье. Еще бы! Но есть ли какой-то смысл в счастье об этом он меня не спрашивает. Глядя на пучок перьев в моей руке, он скептически трясет своей нетрезвой головушкой и производит губами птичье «фьюить». Ясно без перевода. Дискуcсии с ним не последовало, я бегу дальше, т.е. собираюсь бежать.

Меня останавливает чей-то взгляд. Это женшина в легком длинном платье до пят, по виду – из ближневосточных беженцев. Она деловито и быстро собирает тару по всей площадке и стаскивает ее к скамейке у воды. Там у нее что-то типа склада, «шпайхера» по-немецки. По видимому, она приняла меня за своего конкурента, я ведь тоже что-то собираю, но быстро сообразила, что собираем мы разное, и выключила меня из поля внимания.
Я присмотрелся к ее временному складу. Собранные бутылки тщательно распределены по категориям, так что даже не верится, что работaет она без подельников. Пластик к пластику, «фленсбургер» с керамическими пробками отдельно от пузатой «Астры», а под скамейку засунуты даже два ящика – это каким нужно быть дипломатом, чтобы выцыганить у прижимистой немецкой молодежи не только бутылки, но и ящик!
В ее деловитом вдохновении мне привиделось что-то очень знакомое. Но что??? Вспомнил! Она похожа на канцлера Гельмута Шмидта в молодости. Именно таким показывали его в хронике большого наводнения 62-го года в Гамбурге. Деловитый, собранный, вдохновенный. Тогда он пошел против закона и задействовал бундесвер для спасения бюргеров. Дело подсудное, но он смог. А чем занимается сейчас эта беженка из Сирии, что она тут на самом деле делает, кого спасает?

Впереди меня бежит уже шестая по счету фройляйн «Зоненбад ун Тат». Из ушей у нее торчат белые проводки, волосы подпрыгивают в такт музыке. Я уверенно обхожу ее, и мне даже не стыдно, все равно она сейчас ничего не отражает, на ее экране ментоловый туман.
В ивовых кущах свистят дрозды, а над Альстером прошел вертолет и быстро приблизился к западному берегу. Кто-то снизу машет пилоту рукой, приветствует его, а тот берет курс прямиком на госпиталь святого Георга. Это вертолет-неотложка — значит, там, в воздухе над нами, сейчас кто-то умирает. Весь в трубочках и насосиках он/она не находит в своем уме той самой ценной мысли, которую он/она хотел удержать для этой минутки, а может он/она ищет чью-то руку и цепляется за … что-то.

Я пересекаю дорогу и удаляюсь от Альстера. У магазина на ступеньках угнездились пьяненькие поляки. Слышны голоса с характерным славянским акцентом. «O, birschen ist gut! Damen ist auch gut». Мимо них проходят девочки-тинейджеры в голубых топиках, матросских юбочках, белых гольфиках и в кедах. Они под завязку загружены пивом, ящик «Фленса» оттягивает руки, как на резиночках, видать, в отель тащут. Быть сегодня гулянке в портовом городе Гамбурге.
Я бегу в темноте, и ветер пошевеливает перья на моих руках и на спине. Вообще-то слева уже должна показаться богадельня, Amalien Stiftung, а там крутой поворот вправо, нырок под арку и переход на площадь лип, но кругом ничего не видать. Темнота в мире, я один, и продолжаю бежать – толчок за толчком в отмеренном мне времени.