Письмо в редакцию – Инстинкт самосохранения

22. Dec, 2015 0 Comments

Текст: Юрий Шалимов

Возвращаясь к напечатанному

Из откликов на публикацию «Ностальгия по железному занавесу» меня в большей степени привлекло письмо Игоря Кабанова – уже потому, что он со мной, мягко говоря, не согласен. Тем не менее, отклик скорее обрадовал, хотя мне от его автора изрядно досталось. Обрадовал тем, что Игорь искренне встал на защиту Германии и немцев от моих «нападок» и воздал им должное за гостеприимство и доброту, за истинное великодушие и бескорыстную помощь всем, нуждающимся в ней.

Думаю, в целом это правильная реакция на провокационный «наезд» Шалимова: сначала дадим отпор, а разбираться будем потом. Правда, у меня создалось впечатление, что Игорь прочитал не весь мой материал или в своем благородном негодовании понял его совершенно превратно.

Он, мне кажется, поверил, что Юрий Шалимов всерьез мечтает о возвращении железного занавеса и пограничника Карацупы, не заметив авторской самоиронии в традиционном стилистическом приеме, который называется гиперболой. Он не увидел в моем тексте добрых слов в адрес немцев, а увидел одно лишь обвинение их в житейской наивности. При этом не обратил внимания на ясно выраженную автором тревогу за них.

Впрочем, почему только «за них»? Своим откликом Игорь невольно напомнил мне (и за это ему большое спасибо), что я имею полное право смотреть на эту проблему изнутри, поскольку являюсь не только приезжим, но и гражданином Германии. Да, я тоже иммигрант в первом поколении, но у меня есть немецкий паспорт, теперь это и моя страна, так что в дальнейшем будем говорить о тревоге не «за них», а «за нас».

Позволю себе небольшое лирическое отступление. Есть такая простая штука – инстинкт самосохранения. В случае опасности мы автоматически что-то делаем, чтобы избежать фатальных для себя последствий. Наш организм обычно посылает мозгу сигнал опасности через боль и страх. Боль заставляет нас рефлекторно отдергивать руку от горячего, и если бы такой предупреждающей системы не было, мы бы сожгли себе кожу до кости, даже не заметив этого. Страх действует на уровне сознания, вынуждая нас минимизировать возможные риски. Как начальную стадию страха можно рассматривать обеспокоенность или же тревогу по поводу потенциальной опасности.

Любое государство, если хочет выжить, тоже должно обладать инстинктом самосохранения. Его гарантируют законы и органы власти, обеспечивающие действенность законов. Их несоблюдение чревато опасностью для государства или союза государств. И первые сигналы уже имеются: напомню, что незаконное пересечение границы ЕС все еще является правонарушением, но в свете последних событий реальное применение этого закона не обеспечено. А его надо либо соблюдать, либо – если это невозможно – оперативно отменять или изменять.

Игорю Кабанову показалось, что я всех беженцев считаю чуть ли не уголовниками. Но из моего текста этого не следует: совершенно уверен, что далеко не все приезжие имеют криминальные наклонности. Чему есть и официальное подтверждение: по данным Союза сотрудников уголовной полиции Германии (BDK), в нарушении закона замечено примерно 10% беженцев. То есть, один из десяти. Так что большинство иммигрантов – достойные люди, которым действительно нужна помощь и защита. Другое дело, что вышеупомянутых 10% нам вполне хватит, если речь пойдет не о банальных кражах, а о терроризме.

Еще одна опасность может исходить от тех беженцев-мусульман, которые считают, что мы им по жизни и по Корану должны. От тех, кто воспринимает нашу помощь лишь как унизительную подачку неверных. Такие всегда уверены, что достойны большего. Да, их много в любой иммиграции: кто был всем недоволен в стране исхода, как правило, будет недоволен и в любом другом месте. Но если к индивидуальным особенностям характера добавить еще и религиозные мотивы, то претензии к нам возрастут многократно. Это я к вопросу о собаке, которая никогда не укусит руку кормящего.

Давайте поговорим о статусе беженцев. Вот мы с вами, например, приехали сюда по официальной правительственной программе. Это, кстати, помогает мне достойно отвечать на въедливые вопросы отдельных немцев, как я вообще тут оказался. Обычно с простодушной улыбкой говорю: «Вообще-то меня пригласило ваше правительство». Больше вопросов, как правило, не задают.

В отличие от нас, большинство нынешних беженцев – нелегалы. Они едут без всякого приглашения, автоматически оказываясь в роли непрошеных гостей. Для их размещения нет ни заранее выделенных помещений, ни соответствующего финансирования. И все же Германия входит в их положение, всячески пытаясь в короткие сроки обустроить их быт и обеспечить всем необходимым. Понятно, что проблемы есть, но винить в этом хозяев было бы странно – они-то гостей совсем не ждали, тем более в таком количестве. И все же я верю, что в итоге ресурсов Германии и терпения немцев хватит, чтобы справиться с этим беспрецедентным наплывом беженцев. А вот наше будущее полностью зависит от того, как станет развиваться ситуация дальше.

Если беженцы в основной массе своей станут жить по немецким законам, принимая местные правила игры, тогда все будет нормально – даже с учетом некоторых обычных проблем с интеграцией. Но из-за большой численности приезжих преимущественно мусульманского вероисповедания есть опасения, что они начнут жить по религиозным законам шариата. И хорошо если только внутри своих общин. Потому что навязывание исламских обычаев и традиций в христианской среде может низвести нас до положения зимми.

Думаю, что Игорю, приехавшему из Таджикистана, знакомо это слово. Так называют немусульманское население исламских стран – особенно там, где государство является не светским, а религиозным. Ради защиты своей жизни и имущества зимми обязаны признавать безраздельное господство ислама во всех сферах жизни общества. В результате немусульмане фактически превращаются в подчиненных людей второго сорта.

Не знаю, как вас, дорогие читатели, а меня совсем не привлекает перспектива стать второсортным. Я уже сделал свой выбор 20 лет тому назад, приехав сюда, в Германию, и не хочу менять европейские ценности на мусульманские – при всем уважении к традиционному исламу. Думаю, что и сам Игорь не хотел бы снова оказаться в Таджикистане, перенесенном на немецкую территорию. Даже вариант израильской ситуации с достаточно сильным государством меня здесь вряд ли устроит. Тем более не желаю такого будущего своим детям и внукам.

Я очень надеюсь, что все мои опасения окажутся фантастической страшилкой. Но никто не запретит мне беспокоиться за будущее своей страны и подавать ей сигналы о потенциальной угрозе. Тревожно наблюдать, как Европа превращается в придаток мусульманского мира, основанного на неприятии христианства и западного общества в целом, а также на антисемитизме и антиамериканизме.

Представители радикального ислама расшатывают наше общество террористическими акциями, призывая европейских мусульман к джихаду против неверных – то есть, против нас с вами. И чем больше доля мусульман среди здешнего населения, тем больше статистической вероятности, что кто-то этим призывам последует.

Еще раз подчеркну: очень не хотелось бы в своих опасениях оказаться правым – в обоих смыслах этого слова. Это я вспоминаю мощную фразу из письма Игоря: «А вы, Юрий Шалимов, нe правeeтe, вы им (правым – Ю. Ш.) всегда были». Вам, Игорь, конечно, виднее, хотя сам-то я считаю, что раньше был примерно на ваших позициях. А праветь еще не значит быть правым. «Праветь» означает «сдвигаться вправо», и большинство откликов на мою статью свидетельствует, что я в этом процессе не одинок. Сейчас все общество объективно сдвигается вправо – особенно после парижских событий.

Но тут главное – точка отсчета на шкале взглядов. Если двигаться от левого либерального лагеря к центру и далее, то не миновать консервативной позиции. Советским людям всегда внушали, что консерватизм – это плохо. Но не следует путать консерватора с ретроградом. Консерватизм предполагает сохранение всего лучшего, что накоплено обществом, – его институтов, традиций и ценностей. Не знаю, как вы, Игорь, а я хотел бы, чтобы Германия оставалась Германией, чтобы государство действовало в интересах своих граждан, чтобы оно включило свой инстинкт самосохранения. Пусть будут беженцы, но они не должны диктовать приютившей их стране свои законы. Только и всего.

Нет, Игорь, я – не правый. Я всего лишь против крайностей – будь то крайняя наивность или крайний национализм. Я не хочу, чтобы вместо государства меня защищали от исламистских погромов неонацисты. И я не хотел бы оказаться для джихадистов одним из тех «полезных идиотов», о которых когда-то с циничным презрением говорил радикальный левак по фамилии Ульянов.