«Лучше состязаться с природой, чем бороться друг с другом»
Интерьвью с Александром Городницким
Текст: Елена Строяковская
Фото: Игорь Егоров
Наши в городе
Он в Гамбурге частый гость, и почти в каждый приезд нам удается увидеться. Встреча не всегда означает интервью, но в этот раз всем нам знакомый поэт, бард и ученый Александр Городницкий согласился на разговор.
Конечно, я не могла не познакомить Александра Моисеевича и его питерских друзей с новой достопримечательностью Гамбурга – «Эльфи». Мы поднялись на смотровую площадку филармонии, полюбовались шикарными видами города и порта, нащелкали массу фотографий. Городницкий подписал мне очередную книжку своих стихов, многие из них поэт сочинил в прошлом году здесь, в нашем городе. С него разговор и начался.
– Александр Моисеевич, вы, похоже, к Гамбургу «неровно дышите»?
– Да, меня с ним уже многое связывает. И это не только впечатления от самого города. Я, например, очень ценю вашу клинику UKE. Если бы не ее врачи и особенно профессор Ульрике Байзигель, которая в свое время сделала все, чтобы меня успели доставить в Гамбург, вашего покорного слуги наверняка не было бы на свете еще в 1997 году. За последние два десятилетия врачи UKE четыре раза решали мои проблемы со здоровьем.
Я был в Америке, был в Израиле, однако больше всего доверяю немецкой медицине и считаю, что она лучшая в мире. А в самой Германии лучшая – гамбургская. Нас в детстве учили, что социализм – это, прежде всего, социальная защита трудящихся людей. И в этом смысле Германия, конечно, социалистическая страна.
– Вы не раз говорили добрые слова о Гамбурге, который очень напоминает вам Питер. А история вашей собственной семьи не мешает позитивному восприятию Германии? Вы ведь родились в том же 1933 году, когда нацисты пришли к власти.
– Перед войной, когда мне было шесть лет, родители отдали меня в еврейскую группу для подготовки к школе. Тогда в Ленинграде было много пожилых немок, которые охотно занимались с детьми по программе первого класса и обучали их немецкому языку.
Как ни странно, этот язык, вскоре ставший вражеским, прошел со мной через блокаду (первую зиму я провел в Ленинграде), через войну и Холокост, в котором погибла большая часть моей семьи – в том числе оставшиеся в Могилеве дедушки и бабушки. Кстати, много лет спустя мы с Натальей Касперович и другими членами интернациональной съемочной группы создали об этом документальный фильм «В поисках идиша», который в 2009 году был отмечен на Международном независимом кинофестивале в Нью-Йорке.
Несмотря на страшные «коричневые» страницы истории Германии, уважение к немецкому языку, немецкой культуре и философии, к самой стране и ее людям у меня все-таки осталось. Кроме того, я действительно люблю Гамбург – они с Санкт-Петербургом во многом похожи архитектурой и морской судьбой, а также связаны партнерскими отношениями, которым в этом году исполняется уже 60 лет. У меня есть даже несколько стихотворений, посвященных духовной связи наших городов.
– У вас, наверное, много друзей в Гамбурге?
– Конечно. Так исторически сложилось, ведь двадцать лет контактов – это немалый срок. Не стану перечислять, чтобы ненароком не обидеть тех, кого забуду упомянуть. Могу только сказать, что к своим друзьям причисляю и вас, Лена. Журнал «У нас в Гамбурге» мне очень нравится тем, что он вне политики и не является источником пропаганды. Кроме того, он достаточно информативен и планку качества держит высоко, особенно когда статьи посвящены людям культуры и искусства, выставкам и концертам. Этому изданию можно верить – очень достойный журнал хорошего уровня, не говоря уже о прекрасной полиграфии.
– Спасибо за столь высокую, очень лестную для меня, оценку нашего труда. Просто читатели доверяют нам, а мы стараемся их доверие оправдать. Но давайте все же о Вас – хочется поговорить с Городницким-ученым, который долгое время занимается серьезными проблемами, в том числе – и климатом. У меня конкретный вопрос: есть ли на самом деле это пресловутое глобальное потепление или оно придумано кем-то, кто зарабатывает на этом имя и деньги?
–Что периоды глобальных потеплений и похолоданий и связанные с ними проблемы существуют, отрицать нельзя – это доказано научными моделями. Но влияние человеческой деятельности на тепловой режим нашей планеты достаточно ничтожно. Главными же факторами являются, во-первых, изменение расстояния от Земли до Солнца, которое определяет поток солнечной радиации, а во-вторых, солнечная активность.
Изучение геологических процессов и других моделей доказывает, что в истории земли были как теплые периоды (мезозой, к примеру), так и ледниковые. Причем они были не только глобальными, но и региональными – вроде похолодания в начале XVII века в Европе. Безусловно, загрязнение атмосферы, в том числе радиоактивное, может быть опасным, но связывать с ним напрямую глобальное потепление нельзя.
– А упомянутое вами похолодание в Европе было на уровне ледникового периода?
– Достаточно сказать, что тогда замерзали проливы Босфор и Дарданеллы. С конца XVI века в Голландии, Дании, да в том же Гамбурге бывали очень жестокие зимы. Об этом напоминают картины Питера Брейгеля, или почитайте «Тиля Уленшпигеля». Но самые точные документальные свидетельства мы имеем все же благодаря британскому адмиралтейству, которое обязало послов каждый день записывать температуру воздуха по всей Европе – от Испании до Московии. Кстати, в 1601 году на Руси было совсем интересно: Москва-река замерзла на Яблочный Спас – это 19 августа, но еще можно отсчитать десять дней из-за разницы с юлианским календарем. Люди должны были приноровиться к такому холоду, к тому же разразился чудовищный неурожай, имевший и политические последствия: именно тогда началось Смутное время. Это значит, что климатические катаклизмы большого масштаба могут влиять и на ход истории.
– Чем нам грозит глобальное потепление? Говорят, что уровень Мирового океана поднимется на шесть метров – этак и Гамбург может затопить. У нас в последнее время зимы были достаточно теплыми.
– Ничего страшного не будет. В Арктике идет потепление, уменьшается ее ледовый покров. Одновременно большая территория Россия освобождается от вечной мерзлоты с пузырьками метана – источником газовых месторождений. А в Антарктиде наоборот – лед наращивается. В Европе грядут более холодные зимы, но я думаю, что континент без особого труда это переживет, как и в начале XVII века. В странах Скандинавии и в России накоплен в этом смысле большой опыт.
Кстати, Санкт-Петербург – это самый северный в мире город с населением больше миллиона человек. Суровость природы заставляет людей принимать ее вызов и стимулирует развитие прогресса. Мой любимый герой – норвежский путешественник Руаль Амундсен, его портрет висит у меня в кабинете. Он открыл Южный полюс и героически погиб, пытаясь спасти экспедицию Умберто Нобиле. Именно ему принадлежит известная всем полярникам фраза: «Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода».
– Если не ошибаюсь, вы и сами работали на севере?
– Да, сразу после окончания Ленинградского горного института я поехал работать в Арктику, в 1964 году побывал на Северном полюсе. В 1972-м участвовал в морской экспедиции из Архангельска в Николаевск-на-Амуре. Мне тогда повезло – я оказался на одном из четырех судов, которые не затерло льдами.
– И как сложились ваши личные взаимоотношения с холодом?
– Говоря спортивным языком, мы сыграли вничью. Помню два смешных эпизода из тех времен. Однажды работали в Антарктиде: палатки меховые, но стоят они на льду, так что пока газовая плита работает, вроде и ничего, а по утрам в помещении минус 5. Нас, советских, в палатке было четверо, и когда утром нужно было кому-то первому вылезать из спальника плиту зажигать, мы дежурили по очереди. А в другой отдельной палатке американец спал один (вот такие у нас тогда идеологические порядки были), и ему приходилось каждый день самому вставать. Так он себя уговаривал уже по-русски: «Спокойнее, Джексон, спокойнее…».
А в 1964 году на дрейфующей станции «Северный полюс» наша льдина в конце апреля пошла трещинами, прилетел самолет вывозить лагерь. Нам привезли в подарок шампанского и спирта. Один коллега изрядно выпил, и его уложили в самолет спящим. Когда мы летели, самолет начал обледеневать. Страху натерпелись и с трудом дотянули до посадочной полосы, а этот мужик спокойно все проспал. Так что порой и напиться не мешает.
– И что же – никакой романтики?
– Нет, ну почему же? Север – это еще и замечательный объект для живописи. Я тогда увлекался картинами Рокуэлла Кента. Долго думал, почему полярные пейзажи такие красивые. В итоге пришел к выводу, что из-за постоянно низкого солнца освещение боковое, словно рано утром или вечером перед заходом – получается такая гамма цветов, какой не найдешь в средних широтах.
Кроме того, есть еще целый пласт посвященной Северу литературы, начиная от Германа Мелвилла и Джека Лондона. Они описывали единоборство человека с природой и показывали истинно мужские качества, что более всего ценятся в трудных ситуациях. Эти надежность, честность в словах и действиях, постоянная готовность помочь там по-прежнему в цене. Именно на Севере я сам начал писать стихи – про Игарку и другие «деревянные города». Это чувство, как первая любовь, проходит через всю жизнь, оно оставило отпечаток на всем, что я написал и что пишу сейчас.
– Александр Моисеевич, нам пора ставить точку, поэтому последний вопрос. Что, на ваш взгляд, опаснее для человечества – глобальные экологические угрозы или мы сами?
– Скажу коротко: лучше сообща учиться выживать, состязаясь с природой, чем бороться друг с другом.
– Эти слова достойны того, чтобы вынести их в заголовок.
– Не возражаю.
По-городницки умно и правильно